Лет 40, невысокий, смуглый, он был общителен, чтобы не сказать болтлив, и тарахтел без умолку всю дорогу от Сан-Паулу. Про жизнь, работу, подружек и про то, как любит Рио — «самый волшебный и удивительный город во вселенной». Красавцем его не назовешь. Лицо – раскосое, с приплюснутым носом – выдает его происхождение. Он родом из Амазонии. «Знаешь, у нас в Форталезе живут самые красивые девушки Бразилии. Королевы всех карнавалов!» Я смотрю на него и киваю. На самом деле я не хочу говорить, а хочу отвернуться к окну и смотреть, как, темнея, небо неудержимо опадает вниз, накрывая собой землю и все, что на ней. Вечереет. Мы сидим на переднем сиденье автобуса, задрав ноги на поручни входа. Из лобового стекла на нас набегают светящаяся разметка дороги, силуэты гор и блеклые бабочки, легко и обреченно впечатывающие себя в алтарь света и смерти. Мы тоже похожи на насекомых. Запаянные в прозрачный снаряд, мчимся сквозь ночь, пропуская через себя лучи встречных фар, придорожные огни и последние отблески утонувшего в собственной крови солнца. Дорога петляет, карабкаясь вверх плотно закрученным серпантином. То и дело из-за поворота выползают стайки огней и, растягиваясь в цепочки, убегают прочь. Мы смотрим вперед и ждем Рио де Жанейро. «Это он?» – тормошу я попутчика при виде очередной алмазной россыпи на горизонте. «Нет, еще минут 20». – «А это?» – «Тоже нет, потерпи»…
«Эй-эй, смотри, ну вот же Рио», – тычет он рукой в оконную твердь. Ой, Мадонна, Отец Небесный, как красиво!» Водитель тормозит на автовокзале и – «Боа нойч!» – желает приятного времяпрепровождения в Рио де Жанейро. Тараканий Ручей. Черт знает, что за название. Но именно так зовется место, в котором я поселилась в Рио де Жанейро. Барата Рибейру – улица в Копакабане. Если считать от побережья, то сначала идет Авенида Атлантико – многополосное шоссе с дорогущими отелями по одну сторону и океаном по другую. Это и есть знаменитый пляж Копакабана. Дальше – Авенида Копакабана, а третья линия за ними – мой Тараканий Ручей. Одним концом он упирается в супермаркет «Эль Мунду», у дверей которого бабушки продают кинзу, а другим – в Авенида Принцеса Изабэл. Но здесь Копакабана заканчивается и начинается другой район – Лэмэ. В нем тоже свой пляж – меньший и не столь известный, но зато более закрытый. Поэтому, когда море волнуется и в Копакабане так просто в воду не зайдешь, можно отправиться туда или – еще лучше – во Фламэнго или Ботафогу. Эти расположены вдоль длинного и узкого залива Урка на северо-востоке Рио, и бури им не страшны. Но, если вам вздумается остаться на волнах, лучше места, чем Лэбн, Ипанэма и Апроадор, не придумаешь. Пляжи здесь – на любой вкус, их штук 20, следующих один за другим.
Так что не зря в Рио де Жанейро стремился Бендер, и белые штаны тут ни при чем. Их здесь, кстати, никто не носит. Ходят в шортах или джинсах. Низких-низких, едва прикрывающих лобок. Над ними – жирный животик. Подрумяненный солнцем, просоленный океаном, он – визитная карточка бразильских красавцев и красавиц, по которой я узнаю их за рубежом. Безошибочно.
Белые штаны Бендера – не единственный миф, разбившийся о суровую действительность Рио де Жанейро. Есть здесь «Сахарные горы». По крайней мере одна – Пао де Асукар (буквально с португальского – «Сахарная Голова»). Названию она обязана своей необычной форме. Округлая и гладкая как колено, Пао де Асукар стала тем центром, вокруг которого начиналась застройка города, и на протяжении веков была его визитной карточкой и символом. Однако ни одна монополия не длится вечно. В 1976 году на самой высокой точке Рио де Жанейро – горе Корковаду – соорудили 35-метровую статую Христа.
Благодаря столь выигрышному месторасположению, бетонный Спаситель покончил с царством Сахарной Головы и раз и навсегда потеснил ее на открытках и постерах города мечты. Стоит она прямо в воде, посреди залива, на небольшом острове по имени Урка. С берега к нему протянут фуникулер, по которому можно попасть на самую его вершину. Отсюда открывается изумительный вид на залив и район Рио де Жанейро, также именуемый Уркой.
От Копакабаны до района Урка ходит автобус №511. Десять минут бешеной езды, и я – в дивном старом районе, застроенном виллами начала прошлого века. С окошками, уютно светящимися во тьме, они похожи на маленькие старинные замки. Вырулив из узких улочек, дорога бежит вдоль моря. В заливе полно лодок, и весь он сияет от их огней. Меж них, подальше, высится главная бразильская Голова. Еще дальше, за ней, мерцает изгиб другого берега залива. Обеими руками я крепко держусь за переднее сиденье, но это не спасает меня от сумасшедшей тряски. Здешние водители все сплошь Шумахеры и Барикеллы, так что, не приняв мер предосторожности, того и гляди окажешься на полу. Внезапно автобус тормозит. «Эй, можешь погулять», – говорит мне шофер и открывает переднюю дверь. Оторвавшись от окна, я обнаруживаю, что, кроме меня, в салоне никого. Чумея от страха, спрашиваю: «Почему мы остановились?» – «Конец маршрута». – «Где же Урка?» – «Проехали. Я говорил, ты не слышала. Сейчас отмечусь, и двинем обратно. Да ты не сиди, погуляй! Что? Боишься? Чего!?» Ясно чего, болван! Мы стоим в тупике! Впереди – море, по сторонам – кусты, сзади, через дорогу, – это самое, где отмечаться! «Мне очень-очень страшно», – спокойно, с расстановкой произношу я. Хохотнув, он машет рукой и бежит в контору. Я тоже смеюсь, но лучше бы мне не смеяться, а быть повнимательней. Потому что пропущенной остановкой дело не обошлось. На Сахарную Голову поднимаются в два приема: с берега на остров и оттуда наверх. Фуникулеры ходят раз в полчаса.
Рио де Жанейро – волшебный город. Все, кого я встречала, попадались мне снова, и с такой последовательностью, что, кажется, столкнись я нос к носу с кем-то, кто не отсюда или кого уж нет, я бы не удивилась. Так было и с Анжелой – самой красивой девушкой в Бразилии, а, может, и во всем мире. Я видела ее дважды – в городском автобусе по дороге в Урку, где она, видимо, жила, и по пути к Спасителю. Второй раз мы поздоровались, и ее губы тронула улыбка.
Белокожая, стройная, с золотыми ресницами и волосами, родом она была явно не из Амазонии. Скорее, немка – их в Бразилии предостаточно. А, может, итальянка, но не с югов, а цезальпийская, с севера. Ее красота была совершенной, и не столько чертами, сколько безмятежностью, свойственной портретам какого-нибудь Учелло или Мантеньи. Этаким высшим безразличием, неколебимым, как тихий пейзаж за спиной. «Как называется эта улица?» «Маштэр», – едва повернувшись, роняет девушка напротив. Я столбенею. Боже мой, до чего ж хороша! Глаза опущены, движения сдержанны, говорит чуть слышно – будто боится расплескать переполнявшее ее совершенство. Но, сколь ни прекрасен сосуд, он не в силах вместить драгоценное содержимое, и оно разливается вовне, создавая вокруг Анжелы ауру чуда.
Второй раз я заметила ее сразу, едва только она вошла в салон. Она проплыла по нему, как лебедь, будто не чувствуя тряски, от которой подпрыгивали и корчились другие. Под одним крылом у нее была папка, другое протянуто вперед в попытке сохранить равновесие. Пробалансировав миг, она тихо приземляется на соседнее сиденье и роняет ношу. И тут же к ее ногам склоняется паж и папку поднимает. Мы сидим в конце салона, он бежит из начала. «Как ты увидел? – подумала я. – Ведь ты сидишь к нам спиной!» «Душой, – подумал он. – Цветок тянется к свету, дитя – к матери, а душа – к совершенству. И моя – не исключение!»
Вообще-то их было трое, и я обратила на них внимание еще на остановке. Немецкие туристы, бритоголовые, в грязных майках и с руками в татуировках. Они курили, пили, жевали, плевались и ругались. Вокруг них тоже была аура – и отнюдь не ангелического толка. А потом с ними что-то произошло. Проплыла Анжела, уронила папку, один поднял ее и вернул хозяйке. Так лорд возвращает перчатку своей королеве.
Наслушавшись историй о преступном Рио, в первые дни я с трудом заставляла себя выходить на улицу затемно. Но потом привыкла и без страха разгуливала одна. Есть здесь, разумеется, рабочие окраины и криминальные кварталы, в которые и днем-то заглядывать не рекомендуется. Есть казино, дискотеки, гей-клубы. Но в моем Тараканьем Ручье всегда спокойно: ни пьяных, ни хулиганов, ни шумных компаний и проституток. Я ужинала в маленьком ресторанчике на углу Барата Рибейры и Руа Паулу Фрэйтуш. «Галето Вива Флор» – это небольшое помещение плюс дюжина столиков на улице. Внутри – телек. Голубой экран – непременная принадлежность любого ресторана «для своих». А именно таков «Вива Флор», чьи завсегдатаи – окрестные жители – приходят сюда скоротать вечер за стаканом сервежи и тарелкой пасты. «Оле-оле-оле», – ликуют за столиком по поводу чьего-то и кому-то долгожданного гола. Сыплю белый перец на вареную свеклу – бразильцы обожают свеклу! В последний мой день в Рио де Жанейро я отправилась на пляж, что бы попрощаться с лучшим городом в мире. И вот я сижу в автобусе рейсом на Фос де Игуасу. Еду себе, гляжу в окно. В ногах – сумка, полная песка, – набрала на пляже и в спешке рассыпала, а в сердце тоска. Я оглядываюсь на город и не вижу ничего. В глазах только соль и вода…
